Он был голоден. Голод не мучил его, подобно застрявшему в боку копью или ветке, проткнувшей мембрану крыла, а только лишь подстегивал его инстинкты. В драконе всегда шла эта борьба инстинктов и разума, от нее нельзя было никуда деться, как если бы она и составляла все его существо. Возможно, это было не так. Зверь не знал. Ему не нужно было. Разум тщетно пытался взять власть в свои руки, но инстинкты отрицали эту власть, требуя совершенно другого. Нюх обострился, глаза словно только и делали, что выискивали добычу, с безупречной несистематичностью скользя по ландшафту, и каждый порыв ветерка ощутимо гладил крылья, толкая то вверх, то вниз. Изредка Сиг взмахивал ими, творя свой полет, будто колыбельную песнь, неторопливо и мягко, стараясь не сбиваться с какого-то тайного ритма, известного ему одному. С высоты птичьего полета окрестности, не особо пестрившие растительностью, виделись ему четко, словно и не было легкой утренней дымки, стелившейся над самой травой.
Глаза Сигвы скользнули влево, углядев там движение, и он взмахнул крыльями, поддерживая свой полет. Он знал, что ему вовсе не показалось, будто там проскочила его добыча, как и знал то, что не погонится за ней. Нет, слишком здоровым было то животное, чтобы убивать его – хотя Сигвард мог, еще как мог. Даже учитывая всю скорость, с которым передвигалась потенциальная жертва, дракон мог с легкостью настигнуть ее, даже не прикладывая особых усилий. Сложить крылья и в мгновение ока оказаться внизу, у самой земли, а потом резко развернуть крылья, чтобы не врезаться в землю, а подлететь на потоках восходящего воздуха, и нестись вперед, пока почуявшее его и обезумевшее от страха животное не окажется совсем близко. Это был даже не восторг. Это была эйфория. Но не сейчас. Сейчас он будет терпеливо летать, выжидая и подгадывая подходящую добычу, чтобы не нанести ущерба циклической жизни природы.
Зверь не следил за временем, поскольку мышцы его не уставали от неторопливого полета, и человеческие единицы измерения вечности не имели для него существенного значения. Он мог бы провести в подобном полете и час, и два часа, и три, и сколько ему понадобится для того, чтобы найти подходящую жертву. Все-таки охота – дело кропотливое, и только люди убивают без разбору, не руководствуясь важными принципами жизни в природе. Сиг же не мог противоречить им, потому что они были заложены в самом его существе. С того самого момента, как скорлупа треснула и выпустила его на свет, он вынужден был подчиняться им и, надо сказать, вовсе не был против подобного подчинения. Наоборот, именно оно делало его таким свободным. Умение устанавливать свои внутренние запреты и подчиняться им – вот высшая ступень свободы.
Сигва резко сложил крылья, всем своим телом потянувшись к земле и взмахнув хвостом, чтобы повернуть в воздухе, входя в пике. Ветер засвистел в ушах, и он прижал их к голове, попутно также прижав лапы к телу, чтобы они не мешали воздуху обтекать его и не тормозили этот стремительный полет к земле. Его добыча, почуяв опасность, стремительно бежала вперед, но была уже слишком слаба, чтобы составлять конкуренцию даже обычному хищнику, что уж тут говорить о Сигварде. Воздух подхватил распахнутые крылья дракона буквально у самой земли, так что он даже придержал падение, лапами ударившись о землю и вновь подпрыгнув, чтобы единым взмахом крыльев оказаться ближе к своей жертве на несколько метров. Сейчас сложно было понять, бежал ли он или летел, да и двигался зверь с такой скоростью, что в утренней дымке казалось, будто черты его тела размазаны в воздухе. Бедное животное, которому грозило умереть от зубов Сига, неслось вперед, подстегнутая страхом и инстинктом самосохранения, в то время как Сигва неумолимо приближался к нему огромными прыжками-перелетами. Разум почти отключился, оставив место древним инстинктам и умениям охоты, и Сигвард уже готов был ударить и сбить с ног свою добычу, прикончив ее как можно быстрее, чтобы животное не мучилось, как по его нюху резанул отвратительный запах.
Запах крови. Чужой крови, пролитой ни за что, ни про что несколько лет назад.
Дракон чуть затормозил свой бег, оставляя когтями борозды на земле, и прыжками развернулся обратно, ловко переступая лапами, будто танцуя. Человек, мальчишка, этот отвратительный осквернитель чужой жизни был неподалеку. Зверь оскалился, сузив глаза, вспыхнувшие ярким золотом ярости, и замер, сложив крылья, наблюдая и поджидая, пока незнакомец приблизится. Сиг знал, что, стоит тому сделать пару шагов, и он не преминет воспользоваться сократившимся расстоянием, чтобы научить человека уважению к чужой жизни. Ярость пульсировала кровью в его сердце, отдаваясь по всему телу, и огонь клокотал почти у самого горла, но Сигва ждал. Нет, выпускать пламя не стоит – он сожжет тут землю, и тогда пострадают растения, пострадает природа, а ради какого-то мальчишки такого нельзя было допустить. Вместо этого, дождавшись приближения незнакомца, Сигвард стремительно хлестнул его хвостом. Кратко, лаконично, будто обругав. И замер в полной неподвижности. Ожидая.